Ленинградский натюрморт с голландским оттенком
На пятом курсе психологического факультета тогда еще Ленинградского государственного университета во время летней сессии нашей группе предстояло нелегкое испытание – экзамен по теме применения кибернетических методов в психологии. Все его ужасно боялись, поэтому, пользуясь студенческим правом выбора даты сдачи экзамена, мы отнесли его на самый конец сессии.
Был июньский субботний день. Небо было бледно-голубым от марева, которое приходит, как правило, с редкой для северной столицы жарой. Улицы были по-летнему полупустыми. Кто мог, конечно, уехал на дачу или просто загород. Мы же – трое молодых людей и четыре девушки – в озабоченном состоянии пришли на кафедру практически пустого факультета. Тогда он располагался в живописном здании усадебного типа на берегу Адмиралтейского канала напротив знаменитой петровской Новой Голландии. Мы в молчании сидели в помещении кафедры – даже не было сил обсуждать проблематику предстоявшей пытки – в ожидании профессора, который очень высоко ценил все свои дисциплины и славился своей бескомпромиссностью.
Но того, что случилось после его прихода, мы никак не предполагали. Он вошел с загадочной улыбкой и сразу предложил каждому открыть зачетку и самостоятельно поставить себе оценку. За ним оставалась только подпись. Правда, с оговоркой, что пятерочник должен остаться на сдачу экзамена. Даже наша заядлая отличница не осмелилась пойти на такой шаг. Все произошло мгновенно. Мы не заметили, как оказались в факультетском скверике, и по-прежнему молчали. Состояние было не лучшее. Все закончилось. Но гештальта как завершения явно не хватало. Девушки тихо ушли. А мы, трое парней, чувствовали себя слегка «оплеванными»: профессор не снизошел даже до того, чтобы немного выслушать наш наивный лепет. Требовалось какое-то действие. Ну, пусть не психологический «переход», но хотя бы минимальная трансформация.
Не сговариваясь, мы тихо побрели вдоль канала с подсознательной надеждой на то, что вода «смоет» наши неприятные ощущения. Но нет, не смыла. И вдруг мы оказались на изгибе канала Грибоедова, у Львиного мостика, где тогда стоял известный в том районе пивной ларек. Я не могу сказать, что мы были любителями этого напитка, но сразу стало понятно, что другого выхода у нас уже не было. Мы встали в очередь, колоритность которой можно сравнить, пожалуй, с наиболее яркими полотнами Питера Брёйгеля, как старшего, так и младшего: утомленные с еще предыдущего дня лица, пиджаки, одетые либо на майку или прямо на голое тело, ленивый разговор, состоявший из обрывков фраз. Но самое сильное действо происходило у ограды канала. На гранитной тумбе двое «слесарей-интеллигентов» расстилали очередной номер газеты «Правда» так, словно, это была белоснежная скатерть. Сверху они поставили две большие кружки, полные золотистого пива, пронизанного солнцем. Рядом лежали сочные перья зеленого лука. Ровные ломти ржаного ноздреватого хлеба казались ступенями в древнегреческий храм. Один из «героев» аккуратно очистил два яйца и, не бросив скорлупу в канал, бережно положил ее в карман пиджака. Другой - в это же самое время укладывал с хрустом размятую серебристую воблу. Композиция была достойна превосходного голландского натюрморта.
Затем они торжественно и элегантно сорвали крышку со шкалика водки и разлили содержимое по кружкам. Пустая бутылка отправилась в тот же карман, где уже
лежала яичная скорлупа. Очередь замерла и сглотнула слюну. Но именно в этот момент, словно, из небытия бесшумно подъехала милицейская машина, закрывшая своим кузовом как натюрморт, так и героев. Очередь молчаливо ожидала развязки. Она последовала незамедлительно. Машина исчезла. В поле зрения остался только сюжет для натюрморта в его первозданном виде, вызывавший подлинное чувство благоговения у всех наблюдавших за ним. За все время, что мы там были, никто даже не подошел к этому импровизированному «столу».
