Когда мы думаем или говорим о мастере, независимо от того, в какой сфере искусства, науки он создавал или создает свои творения, зачастую возникает вопрос о его учениках. Были ли они? И если да, сколько их было? И состоялись ли они? Сумели ли выйти из тени своего великого учителя? А если учеников не было или их было крайне мало, означает ли это, что мастер в них не нуждался?

У такого величайшего художника, гения, как Леонардо да Винчи, была своя школа. Его ученики настолько проникали в глубинную суть творчества учителя, что некоторые их произведения на протяжении веков приписывались кисти Леонардо. В самых известных музеях мира рядом с залом, где выставлена одна или две картины великого художника, обычно находится зал, именуемый «Школа Леонардо да Винчи».

У итальянских мастеров эпохи Возрождения, как правило, всегда были ученики. Чего нельзя сказать о великих живописцах Испании. Так, например, у Эль Греко в учениках был только его сын. Да еще один молодой помощник. Но они так и не смогли постичь уникального и неповторимого замысла, стиля и духа гениального мастера.

А великий Страдивари не сумел привлечь четверых выживших сыновей к делу всей своей жизни. Двоих – увлекла такая сфера деятельности, как торговля. А те, что все-таки стали помогать отцу, делали это с явной неохотой и уж тем более – без любви. Страдивари ушел в мир иной, не оставив после себя никого, кто бы мог продолжить его исключительное мастерство.

Но судьба творцов складывается по-разному. У знаменитого австрийского ученого, практика и автора совершенно нового метода психотерапевтической работы Зигмунда Фрейда было много учеников. И некоторые достигли высокого уровня. Особенно отличились такие колоссы, как Юнг и Адлер. Правда, именно они очень расстроили своего учителя: пошли вперед и отдалились от русла его школы, создав свои собственные.

Подчас учитель, мастер начинает испытывать неприятное чувство ревности и даже зависти к очень способному ученику. Конечно, он в этом случае не уподобляется властителю, который окружает себя посредственностью, чтобы выделяться на ее фоне. Для него это было бы крайне невыгодно и означало бы, что он – плохой учитель. Но ревность к ученику – этот злостный и пагубный сорняк – вполне может затмить благие желания взрастить последователей. Так что вопрос с учениками – сложный и противоречивый.

В моей профессиональной жизни было два учителя. Хотя я не уверен, что они в полной мере пребывали именно в этой роли. Первый – Вернер Карлович Гайда, доцент факультета психологии Ленинградского, а затем и Петербургского, государственного университета. Он был руководителем моего диплома и наставником кандидатской диссертации. Руководителем быть не мог, так как тогда у него еще не было докторской степени. Я многому у него научился. В то время я работал в русле инженерной психологии. Кстати, он придумал очень интересный ход в отношении темы моей работы. В те годы надо было вставать в очередь на защиту. Желающих было много. А тем – не очень. И вдруг на факультет от Министерства образования приходит программа для разработки, связанная с измерением в психологии. Для декана она оказалась «головной болью», так как никто не захотел добровольно и бесплатно погружаться в проблемы метрологии и шкалирования. И Вернер Карлович предложил мне принять участие в разработке программы. Это предложение стало «научным компромиссом», благодаря которому и тема оказалась свежей, необходимой, полезной, и проблема с очередью в этом случае исчезла. И декан с удовольствием взял на себя официальное руководство моей диссертацией.

А через шесть лет в том же университете я встретился с профессором Антонио Менегетти, который приехал читать публичные лекции для студентов факультета и провести серию демонстрационных занятий для аспирантов и преподавателей. Эта встреча радикально изменила профиль моей работы в психологии. Я стал заниматься тем, о чем всегда мечтал и ради чего поступил на факультет: психологией личности и психологическим консультированием. В Советском Союзе при Горбачеве «шлюзы» открылись, и многое из того, что прежде было затуманено идеологическими комментариями или просто недоступно, стало возможным.

Профессор Менегетти проводил свои семинары в Петербурге, затем в Москве, Риге, Екатеринбурге, Киеве и т.д. Началась учеба, и даже сотрудничество. Профессор порекомендовал мне создать и возглавить онтопсихологическую ассоциацию в Петербурге, что я и сделал. Она просуществовала двенадцать лет. Я также с большим интересом выполнил и рекомендацию издавать онтопсихологический журнал с переводами некоторых работ Менегетти, моими собственными статьями и материалами моих коллег.

Я принимал участие в конгрессах, конференциях, семинарах, которые профессор устраивал в Италии и других странах. В своей практике психологического консультирования, при проведении тренингов и т.д. я обращался ко многому из того, что увидел у этого крупного психолога и что мне уже чем-то было близким. Особую ценность для меня представляет та часть исследований Менегетти, которая связана с выявлением скрытых мотивов бессознательного. Я понял, что это является ключевым моментом в работе с индивидом.

Я отдаю себе отчет в том, что в прямом смысле слова я не был учеником Менегетти. Так же, как и мои коллеги. Да и кто был? Но я, безусловно, вникал и усваивал его приемы и рабочие «инструменты». Я всегда обращался к работам тех ученых, на которых профессор ссылался, и чьи книги советовал прочитать. Мне также было интересно участвовать в семинарах и тренингах, которые вели зарубежные продолжатели тех школ, что были в сфере внимания профессора. И, естественно, я читал работы Менегетти. А значит, я все-таки учился у него.

Однажды, еще во время первых приездов профессора на факультет я стал свидетелем его разговора с нашим деканом, который был заинтересован в открытии специализации по онтопсихологии при участии и финансировании со стороны Менегетти. Следует отметить, что профессора это предложение не воодушевило. По поводу чего декан выразил удивление. Неужели профессор не заинтересован в учениках также и в России? Ответ был простым и ясным: «Попробуйте убедить меня в том, что мне стоит вкладывать деньги в государственную структуру любой страны, где будут выращивать моих конкурентов».

В этом ответе есть два момента, которые надо различать. Профессор никогда не участвовал в работе как государственных, так и других строго регламентированных организационных структур. Так, например, он отказался от предложения работать на постоянной основе в одном из ведущих американских университетов. Профессор признавал только собственную частную структуру. Правда, на нашем факультете позднее все-таки открылась и просуществовала более десяти лет кафедра онтопсихологии. Но ее роль и предназначение сводились к возможности обучения и получения дипломов о втором высшем образовании для итальянских, бразильских, украинских, латвийских, российских и т. д. активных участников семинаров профессора Менегетти. Обучение было платным. Каждый вносил за себя свою лепту и отнюдь немалую. Но слушателей, даже итальянских и бразильских, учениками профессора назвать трудно. У него в Италии и Бразилии были, скорее, помощники. Особо отличившимся профессор доверял при проведении своих семинаров читать и комментировать отрывки из его работ. Но даже эти люди, насколько я понимаю, не были его учениками в строгом смысле этого слова. Профессор оставил после себя школу в том значении, что в ней есть конкретные результаты его исследований, нашедшие свое практическое применение в особых методах, подходах и приемах психологической работы. Но крепкой школы в смысле учеников и их дальнейшего единения, к сожалению, нет. По крайней мере, в России.

Мне кажется, что в немалой степени это связано с подходом профессора к тем последователям, которых он хотел ввести в свой ближний круг. В этом случае от человека требовались неукоснительная преданность мастеру, умение подчиняться и служить, безошибочно действуя в соответствии с конъюнктурой складывающихся обстоятельств. И, если получится, то спровоцировать некое событие в своих интересах. Даже если бы пришлось пойти на сделку с совестью. Именно по этой причине не все горели желанием оказаться в роли приближенного. Но, безусловно, были и те, кто мечтал именно об этом, и кому пришлось-таки не раз наступать на свою совесть, чтобы не потерять места в круге. В результате наносился немалый вред способным и одаренным сторонникам научных знаний и практического опыта профессора. При этом те, кто вред наносил, сами неминуемо получали психологическую травму, поскольку предавали свою душу. История знает немало примеров на эту тему.

Я всегда старался быть вне этого контекста. Мне это удавалось, но при этом приходилось платить определенную цену. Я рассматриваю ее, как полезную для себя «школу мужества». Что касается приобретения новых знаний, нового опыта и особого глубокого видения во время семинаров и тренингов, которые проводил профессор, я рассматриваю всё это, как важный процесс учебы и обучения. Так что и такое «ученичество» оставляет неизгладимый след.